Я - фея. Нафеячу, прифеячу, отфеячу, потыкаю палочкой. Не дорого!
читать дальше Честно покрадено с тумбочки, не совсем поняла, что это - псевдо-документальный фильм или научно обоснованная визуализация, но говорят, что посмотреть на эту прелесть можно здесь. Ну и пояснение к этому всему с Тумблера, не перевожу, ибо опасаюсь неточностей... —« Explore an Earth-like alien planet 6.5 light years away, named Darwin IV, with two well equipped robotic probes called Leo (the risk-taker) and Ike (the more cautious one).
Above are only a few of the exciting creatures you will encounter.» кстати, затруднилась с тегом...
Планета четырёх солнц Астрономы-любители обнаружили планету размером с Нептун, вращающуюся по близкой орбите вокруг двойной звезды, которая в свою очередь вращается вокруг пары других звезд. Ученые пытаются выяснить, как гравитационное поле столь сложной системы не вышибло из нее планету.
читать дальшеВ известном фильме «Черная дыра» с Вин Дизелем в главной роли планету, куда попали несчастные путешественники, освещали сразу три солнца, отчего ночь там наступала лишь раз в 22 года. Что же говорить о недавно открытой астрономами-любителями экзопланете, которая находится в системе четырех солнц. По всей видимости, планета находится в идеальном месте относительно окружающих ее солнц, если до сих пор не была разорвана гравитационными силами 4 звезд. Очевидно, что орбита планеты является самой интересной из всех ее особенностей.
Планета, получившая название PH1 (Planet Hunters 1), находится на расстоянии 5 тыс световых лет от Земли и является типичным газовым гигантом, размерами немного больше планеты Нептун и в 6 раз больше Земли. По космическим меркам планета располагается совсем недалеко от нас и находится в нашей же галактике. Планету удалось обнаружить при помощи транзитивного метода исследования космического пространства, в котором были задействованы телескопы Keck на Гавайских островах и Kepler, который находится на околоземной орбите. Отметим, что добровольцы, обнаружившие планету, участвуют в программе PlanetHunters, которая с момента ее запуска в 2010 году уже насчитывает более 170 тыс участников.
Я - фея. Нафеячу, прифеячу, отфеячу, потыкаю палочкой. Не дорого!
Mars at the Moon’s Edge — Ron Dantowitz (July 24, 2003) читать дальше The Moon’s Saturn — Jens Hackman (May 26, 2007) Occultation of Jupiter — Luis Argerich (Jan. 22, 2013)
Герберт Уэллс – известный английский писатель. С удивительной точностью предсказал многие технические достижения будущего: создание атомной бомбы, лазера, появление автомагистралей и мобильных телефонов. Он предупреждал об угрозе развязывания Второй мировой войны Рузвельта и Сталина. А когда понял, что не сможет предотвратить трагедию, сочинил эпитафию на собственную могилу: «Я вас предупреждал, так будьте вы все прокляты!».
Уэллс написал пророческий рассказ «Звезда», где он описывает появление необычного объекта в Солнечной системе: «… она была ослепительно белой и очень красивой. Во многих местах земного шара в эту ночь вокруг новой звезды заметили бледное кольцо... читать дальше
Она стала заметно больше… Звезда росла. Она росла с грозным постоянством, час от часу; с каждым часом она приближалась к полуночному зениту и становилась все ярче и ярче, пока не превратила ночь в день.
Если бы звезда двигалась к Земле не по кривой, а по прямой, и если бы она не потеряла своей скорости под влиянием притяжения Юпитера, она должна была бы пролететь бездну, отделявшую ее от Земли, в один день, но она двигалась по кривой, и ей потребовалось целых пять дней, чтобы приблизиться к нашей планете. На следующую ночь, когда звезда взошла над Англией, она была величиной в треть лунного диска, и оттепель все усиливалась.
Взойдя над Америкой, звезда была уже величиной почти с Луну, но в отличие от Луны она слепила и жгла. И там, где она всходила, начинал дуть жаркий ветер, а в Виргинии, Бразилии и в долине реки святого Лаврентия она блестела сквозь клубы грозовых туч, сверкающих фиолетовыми молниями и сыплющих небывалым градом. В Манитобе наступила оттепель и началось опустошительное наводнение. На всех горах в эту ночь начали таять снега и льды, все реки, берущие начало в этих горах, вздулись, и забурлили, и скоро в верховьях потащили деревья, трупы людей и животных. Вода поднималась с неизменным постоянством, озаренная призрачным блеском, и наконец вышла из берегов и хлынула вслед за бегущим населением речных долин.
На южноатлантическом и аргентинском побережье приливы были выше, чем когда-либо на памяти людей, и во многих местах бури гнали воду на много миль в глубь материка, затопляя целые города. За ночь зной стал так велик, что восход солнца казался приближением тени. Начались землетрясения; они прокатились по всей Америке, от Полярного круга до мыса Горн, сглаживая горные склоны, разрезая землю, обращая дома и ограды в щебень. После одной такой могучей судороги рухнула половина Котопахи и хлынул жидкий поток лавы, такой глубокий, широкий и быстрый, что он в один день достиг моря.
А звезда продвигалась над Тихим океаном, имея в кильватере побледневшую Луну и волоча за собой, как шлейф, грозовые бури и растущую приливную волну, которая тяжело катилась за ней, пенясь, захлестывая один остров за другим и начисто смывая с них людей. И наконец эта клокочущая страшная стена в пятьдесят футов высоты, озаренная ослепительным светом, гонимая раскаленным ветром, с голодным воем обрушилась на все азиатское побережье и ринулась в глубь материка по равнинам Китая. Недолгие минуты звезда, теперь более горячая, громадная и яркая, чем самое жаркое Солнце, с беспощадной ясностью озаряла обширную густонаселенную страну, ее города и деревни с пагодами и садами, дороги, необозримые возделанные поля и миллионы лишившихся сна людей, в беспомощном страхе глядящих в добела накаленное небо, а потом на них надвинулся все нарастающий рокот воды. Та же участь постигла в эту ночь многие миллионы людей: они бежали, сами и не зная куда, задыхаясь, с помутившимся от страха сознанием, а сзади вставала стремительная белая стена воды. И наступала смерть. Китай был залит слепящим белым светом, но над Японией, Явой и всеми островами Восточной Азии большая звезда вставала тусклым огненным шаром, потому что вулканы, приветствуя ее, выбрасывали в воздух огромные столбы пара, дыма и пепла. Вверху были раскаленные газы и пепел, внизу - яростные потоки лавы, и вся Земля содрогалась и гудела от толчков землетрясения. Вскоре начали таять вечные снега Тибета и Гималаев, и вода по десяткам миллионов углубляющихся, сходящихся русел устремилась на равнины Бирмы и Индостана. Сплетенные кроны индийских джунглей пылали в тысяче мест, а в воде, кипящей у основания стволов, плыли темные тела и все еще слабо шевелились в свете кроваво-красных языков пламени. В слепом ужасе бесчисленные людские толпы устремились по широким водным дорогам к последней надежде человечества - к открытому морю.
Звезда с ужасающей быстротой становилась теперь все больше, все жарче, все ярче. Океан под тропиками перестал фосфоресцировать, и пар призрачным вихрем клубился над темными, вздымающимися валами, на которых чернели пятна гонимых бурей кораблей.
И тогда случилось нечто удивительное. Тем, кто в Европе ожидал восхода звезды, показалось, что Земля перестала вращаться. Везде - на открытых вершинах холмов и на плоскогорьях - люди, спасавшиеся здесь от наводнения, рушащихся домов и горных обвалов, напрасно ожидали этого восхода. Час проходил за часом в томительном ожидании, а звезда все не всходила. Снова люди увидели древние созвездия, которые они считали исчезнувшими для себя навсегда. В Англии было жарко, но небо было ясное. Хотя Земля содрогалась непрестанно, но в тропиках просвечивали сквозь пелену пара Сириус, Капелла и Альдебаран. И когда наконец большая звезда взошла - почти на десять часов позже, чем прежде, - вслед за ней почти сразу взошло Солнце, а в центре белого сердца звезды виднелся черный диск.
Звезда начала замедлять свое движение, проходя еще над Азией, и вдруг, когда она висела над Индией, свет ее затуманился. Вся индийская равнина от устья Инда до устья Ганга этой ночью представляла собой неглубокое сверкающее озеро, над поверхностью которого поднимались храмы и дворцы, плотины и холмы, черные от усеявших их людей. На каждом минарете гроздьями висели люди и один за другим падали в мутную воду, когда жара и страх наконец одолевали их.
Над всей страной стоял непрерывный вопль, и вдруг на это горнило отчаяния набежала тень, подул холодный ветер, и заклубились тучи, порожденные охлаждением воздуха. Смотревшие вверх на звезду, почти ослепленные люди заметили, что на нее наползает черный диск. Между звездой и Землей проходила Луна. И как будто в ответ на мольбы людей, воззвавших к богу, в минуту этой передышки на востоке со странной, необъяснимой быстротой вынырнуло Солнце. И звезда. Солнце и Луна, все вместе, понеслись по небу.
И вскоре те, кто так долго ждал появления звезды в Европе, увидели, как она взошла почти одновременно с Солнцем; некоторое время оба светила стремительно неслись по небу. Их движение замедлилось, и наконец, они остановились, слившись в одно блестящее пламя в зените. Луна больше не затемняла звезды, и ее уже нельзя было различить в ярком блеске неба. И хотя большинство уцелевших смотрели на небо в мрачном отупении, порожденном голодом, усталостью, жарой и отчаянием, все же нашлись люди, понявшие значение этих явлений. Звезда и Земля сошлись на самое близкое расстояние, проплыли рядом, и звезда начала удаляться. Она уже уменьшалась, все быстрее и быстрее завершая свой стремительный полет к Солнцу.
Потом сгустились тучи и скрыли небо, и грозы окутали весь мир огненной тканью молний; по всей земле пролились такие ливни, каких люди никогда еще не видали, а там, где вулканы извергали красное пламя к балдахину туч, с неба низринулись потоки грязи. Повсюду вода отступала с равнин, оставляя покрытые грязью и тиной развалины, и земля, как взморье после бури, была усеяна всевозможными облаками и трупами людей и животных. Вода возвращалась в русла много дней, смывая почву, деревья и дома, намывая огромные дамбы и вырывая глубокие овраги. Это были дни мрака, сменившие дни звезды и зноя. Все это время и в течение еще многих недель и месяцев продолжались непрерывные землетрясения.
Но звезда прошла, и люди, гонимые голодом, понемногу собирались с мужеством и возвращались в свои разрушенные города, к опустошенным житницам и залитым полям. Те немногие суда, которым удалось спастись от бурь, подошли к берегу, полуразбитые, осторожно пробираясь среди новых скал и отмелей, выросших в ранее хорошо знакомых гаванях. А когда бури утихли, люди заметили, что повсюду дни стали жарче, чем раньше. Солнце сделалось больше, а Луна, уменьшившись до одной трети своей прежней величины, совершает свой оборот вокруг Земли за восемьдесят дней.
В нашу задачу не входит рассказывать о новых братских отношениях между людьми; о том, как были спасены законы, книги и машины, о странной перемене, происшедшей с Исландией, Гренландией и побережьем Баффинова залива: такими зелеными, цветущими стали эти места, что приплывшие туда моряки с трудом поверили своим глазам. Не будет здесь рассказано и о том, как в результате потепления люди расселились к северу и к югу, ближе к полюсам. Это была только история появления и исчезновения звезды».
Я - фея. Нафеячу, прифеячу, отфеячу, потыкаю палочкой. Не дорого!
Reflection and Emission Nebulas — Rho Ophiuchi Cloud Complex Отражения и выбросы туманности в созвездии Змееносца, если я правильно перевела... читать дальше последнее фото тыкабельно
В ночь на 1 июня астероид размером 2,7 км пролетит рядом с Землей. Как сообщили в NASA, небесное тело 1998 QE2 будет пролетать на расстоянии 5,8 млн км от поверхности нашей планеты, что в 15 раз дальше Луны. За последние 200 лет это самое тесное сближение астероида с Землей. Ученые уже подготовились к визиту космического гостя - они намереваются провести радарное зондирование астероида и получить данные о его составе, форме и орбите. Это поможет экспертам определить его происхождение и предугадывать перемещения космического тела в будущем. читать дальше "1998 QE2 будет прекрасной мишенью для радарных наблюдений с Голдстоуна и Аресибо, и мы рассчитываем получить серию радарных изображений высокого разрешения, на которых мы сможем увидеть множество деталей поверхности", - заявил астроном Лэнс Беннер, научный руководитель радарных наблюдений на 70-метровой радиоантенне в Голдстоуне (Калифорния).
Астероид в девять раз больше круизного лайнера Queen Elizabeth 2, который, к слову свободно вмешает более 17 тысяч человек. 1998 QE2 был открыт был открыт 19 августа 1998 г. участниками американского проекта по поиску астероидов LINEAR.
К слову, через несколько лет Американское космическое агентство (NASA) намерено отправить зонд к астероиду 1999 RQ36. Дело в том, что это космическое тело представляет потенциальную угрозу для Земли и может столкнуться с ней в 2182 году. Полученные данные позволят рассчитать, как изменится его орбита в результате нагрева одной из сторон Солнцем. Благодаря этому, как надеются астрономы, удастся точно определить, насколько астероид опасен для нашей планеты.
Тревогу ученых вызывает и астероид Апофис, который в конце января пролетел на расстоянии 14,46 млн км от Земли. Астрономов настораживает тот факт, что в 2029 г. этот объект приблизится к нашей планете на расстояние 36 тыс. километров. В случае столкновения 300-метрового Апофиса с Землей последствия будут более серьезные. По расчетам ученых, выделенная при этом энергия эквивалентна энергии взрыва 506 мгт тротила. Источник:www.utro.ru/
Если задуматься, космос – ужасно скучное место. Во всяком случае, это касается нашей солнечной системы. В соседи нам достались ничем не примечательные куски камня и газовые шары, а от ближайшей звезды нас отделяют световые годы пустоты. Даже Голливуд не радует находками, по старой памяти продолжая населять космическое пространство копиями Земли. А между тем в настоящем космосе полно всякой поражающей воображение всячины, которая гораздо интереснее порождений фантазии сценаристов. Если знать, куда смотреть, вы запросто можете обнаружить вещи вроде тех, что вошли в наш хит-парад космических странностей.
Порой создаётся впечатление, что писатели и сценаристы способны нафантазировать от силы штук пять разных типов планет. Считайте сами: ледяные планеты (яркий представитель – планета Хот из «Звёздных войн»), лесные планеты (Пандора из «Аватара»), пустынные планеты, вулканические планеты. Ну, ещё парочка-другая найдется.
А между тем, учёные исследовали уже около 700 настоящих планет, находящихся за пределами нашей солнечной системы, и некоторые из них могли бы стать находками для любого сценария. Взять хотя бы PSR J1719-1438 b – удивительную планету, которая не имеет ничего общего со всей этой каменно-газовой шушерой. Потому что она в прямом смысле сделана из алмаза.
Как такое возможно?
Планета-алмаз, которую по слухам не прочь был бы прикупить шейх Дубая, когда-то была частью двойной звезды. Большая из звёзд-близнецов взорвалась, превратившись в сверхновую. В результате взрыва от звёздной парочки остались пульсар и белый карлик. Причём карлик стабилизировался как раз на нужном расстоянии от брата, чтобы родич смог присвоить остатки материи, но достаточно далеко, чтобы сохранить углеродное ядро.
А, как известно, углероду нужно всего ничего, чтобы превратиться в алмаз – достаточно нужного сочетания температуры и давления. В этом конкретном случае условия совпали, и бывшая звезда затвердела, кристаллизовавшись в драгоценность планетарного масштаба. Даже удивительно, что человечество до сих пор не сплотилось в едином порыве для единой цели: приволочь эту крошку к нам домой любой ценой.
5. Гигантское дождевое облако
Вот ещё то, чего вы никогда не увидите в фильмах про космос: вода. Во всяком случае, у «Тысячелетнего сокола» не было дворников на лобовом стекле, а огромный дисплей «Энтерпрайза» не заволакивало туманом от того, что корабль пролетал через космическое облако. Да если бы вы увидели такое в фантастическом фильме, вы бы сразу возмутились: «Эй, да эти ребята вообще когда-нибудь бывали в космосе?!».
Но не спешите с выводами: учёные нашли самое большое скопление водяного пара во Вселенной – огромную космическую тучу, дрейфующую в мировом пространстве. И да, когда мы говорим «огромную», мы не имеем в виду «размером с Тихий океан». Мы говорим о размерах в 100 000 раз превышающих размеры нашего Солнца и об объёме в 140 триллионов раз больше, чем все земные запасы воды.
Как такое возможно?
Грандиозных размеров водяное облако находится в 10 миллиардах световых лет от нас, так что вряд ли следующее поколение космонавтов полетит к нему с ластами и шапочками для плаванья наготове. Но всё же у учёных есть объяснение этому явлению, они предполагают, что в центре облака засела массивная чёрная дыра, пожирающая всё вокруг. Но вместо того, чтобы выбрасывать энергию, как делают все порядочные чёрные дыры, эта почему-то испускает водяной пар. Учёные ещё не поняли, как именно она это делает и почему. Так что может оказаться, что никакой чёрной дыры нет, а в центре облака скрывается галактических масштабов аквапарк.
4. Космические молнии
Учёные давно выяснили, что молнии – не уникальное для Земли явление. Например, их регулярно наблюдают на Марсе и на Сатурне. Но до недавнего времени не было известно, что молнии могут возникать не только в атмосфере планет, но и прямо посреди космического Ничего, причём мощность таких разрядов равняется триллионам земных молний.
Потрясающий воображение электрический разряд был обнаружен рядом с галактикой 3C303 – длина этой «молнии» оценивается в 150 000 световых лет, на 50% длиннее Млечного пути.
Как такое возможно?
Как и большинство самых крутых космических явлений, этот разряд вызван примадонной вселенской сцены чёрной дырой. Астрономы предполагают, что сверхмассивная чёрная дыра, находящаяся в центре 3C303, имеет необычайно сильное магнитное поле, которое в свою очередь генерирует электричество, создавая этот крупнейший электрический выброс, зафиксированный нами во Вселенной.
3. Холодная звезда
То, что Солнце очень горячее мы знаем практически с пелёнок, но насколько оно горячее выясняем позже. Температура его поверхности составляет примерно 6000 градусов по Цельсию, а температура короны, верхней части солнечной «атмосферы», может доходить до нескольких миллионов градусов.
Но неутомимые учёные выяснили, что не все звёзды настолько горячи. Сначала они нашли звезду всего на 20 градусов горячее чашки кофе – температура светила под названием CFBDSIR 1458 10b всего 97 градусов Цельсия. А пятью месяцами позже астрономы обнаружили ещё одну звезду с курортными условиями: по звезде WISE 1828+2650 вполне можно прогуливаться в шлеме и шортах, температура её поверхности всего-то 25 градусов Цельсия.
Как такое возможно?
WISE 1828+2650 является частью небольшой группы холодных звёзд, известных как коричневые карлики. Эти ребята начинают свою жизнь как нормальные звёзды, но изначально не имеют достаточной массы. Фактически они настолько малы, что запаса вещества в них хватает только на то, чтобы едва-едва поддерживать синтез водорода, в результате которого нормальная звезда излучает свет и тепло. Прямо скажем, этих бедолаг всё ещё считают звёздами только из сочувствия.
2. Звезда в 1500 раз больше Солнца
Самое сложное, с чем мы сталкиваемся в наших попытках понять что-либо о космосе, это представить масштаб – вообще-то, человеческое воображение попросту боится космического размаха.
Солнце в 109 раз больше Земли, и, если взять суммарную массу всех объектов нашей солнечной системы, то на его долю придётся 99%, и это даже с учётом гиганта Юпитера! Но всё же в сравнении с другими звёздами нашему светилу место в младшей группе детского сада, настолько оно мало.
А теперь представьте себе звезду, которая больше Солнца настолько, насколько оно больше нашей планеты, и умножьте этот размерчик на пять. Впрочем, даже если получившуюся звезду развернуть во весь ваш монитор, то и тогда сравнить её с Солнцем не удалось бы. Ведь вся наша солнечная система оказалась бы меньше одного пикселя!
Но что же это за звезда такая? Встречайте: VY Большого пса, красный гипергигант с диаметром примерно 2,9 миллиарда километров. Звезда настолько огромная, что её собственному свету потребовалось бы 16 часов, чтобы облететь вокруг такой громадины.
Как такое возможно?
«Гипергигант», конечно, круто звучит, но на самом деле это просто очень большая звезда. Хотя выдающаяся не только в плане размера, но и в плане светимости – её яркость в миллионы раз превышает яркость нашего Солнца. Почему и как именно эту звезду разнесло до таких габаритов, никто пока не знает.
1. Колоссальный пузырь из начала времен
Ещё в школе нам объяснили, что мы постоянно путешествуем во времени. Потому что даже солнце в небе – это образец восьмиминутной давности, и каждый раз, поднимая голову вверх, мы смотрим в прошлое. И чем мощнее становятся наши телескопы, тем более давнее прошлое Вселенной мы можем разглядеть. И там находятся порой удивительные вещи.
Например, вот такая штука. Гигантских размеров газовый пузырь длиной в 200 миллионов световых лет. Он находится так далеко, что свету нужно 12 миллиардов световых лет, чтобы добраться оттуда до нашего захолустья, так что штуковина, которую мы наблюдаем, сформировалась всего через пару миллиардов лет после Большого взрыва.
Внутри каждого из «щупалец» этой раскинувшейся в космосе реликтовой кракозябры находятся галактики и газовые облака, некоторые из них длиной в 400 000 световых лет. Галактики эти плотно стиснуты внутри гигантской структуры, среднее расстояние между ними в 4 раза меньше, чем между большинством галактик во Вселенной. Круто, не правда ли? Но при всей его уникальности, учёные дали этому образованию совершенно непримечательное название «галактический протокластер EQ J221734.0+001701».
Никто точно не знает, когда и каким образом появились на нашей планете первые люди, слишком уж много противоречащих друг другу фактов встречается на пути эволюции человечества. Однако для людей древности всё было гораздо проще – они знали, что небо и окружающий их мир населены богами и различными божествами, которые управляют жизнью на всей планете.
читать дальшеА потому для них было неудивительно, что иногда боги с небес принимали человеческий облик и спускались на Землю. Упоминания о пришельцах с небес содержатся в легендах и мифах слишком многих народов, чтобы это было случайным совпадением, а сами эти легенды поражают необычайно точными астрономическими познаниями, и это в то время, когда самых простейших оптических приборов и в помине не было! В легендах, сказаниях и мифах, сохранившихся с древних времён, люди с небес приходили к Землянам с разных планет, но особенно популярным местообитанием для небожителей была Луна.
Так, в трактате греческого историка Диогена Лаэртского (впрочем, он ссылается на Лукиана) можно найти историю о том, как в гости к людям прилетел житель Луны. Согласно японским верованиям, один из их богов, Сузано, также сперва жил на Луне, но потом решил сойти на Землю. В сказаниях Китая можно найти историю о Богдыхане – первом сыне неба, который спустился с небес. Для обитателей древней Мексики ничего удивительного не было в том, что некогда боги спускались к людям по паутине, свисающей с неба, а мифы других народов рассказывают о загадочных летающих островах (летающих тарелках?) из которых выходили небесные жители.
Однако если боги могли летать по небу, то почему бы им не помочь людям подняться в воздух? И они помогали. Первая легенда о человеке, который поднялся в космос, была сложена и записана на глиняной табличке несколько тысячелетий тому назад древними жителями Двуречья (шумерами, вавилонянами). В ней говорится о том, как юноша по имени Этана попросил у бога солнца Шамаша особой «травы рождения», и тот дал ему совет отправиться к верховному богу Ану на крыльях «божественного орла». Послушав бога, Этана поднимался всё выше и выше над Землей, и по мере удаления его от Земли описывается, как менялся облик планеты в глазах человека. Табличка с продолжением легенды, к сожалению, была разбита, и неизвестно, чем закончился этот знаменательный полёт.
Подобное событие изложено и в апокрифическом произведении, относящемся к I веку н.э. Это «Славянская книга Еноха», где подробно рассказывается о том, что видел Енох, когда его вознесли на небо два «ангела». Согласно описаниям, поначалу праведник видел льды и снега, затем чёрную тьму, райский сад и слепящий блеск солнечных и лунных лучей. Довольно интересно то, что в этой древнейшей книге имеется упоминание о планетарных орбитах, а именно кругах, по которым безостановочно и с огромной скоростью движутся небесные светила. Позже Еноха научили грамоте, объяснили устройство Солнечной системы, и он самостоятельно смог записывать свои наблюдения. Всё путешествие праведника заняло 60 дней, после чего человека вернули на Землю.
Иногда даже в очень старинных сказках можно встретить удивительные по своей прозорливости догадки о том, что время в космическом пространстве может протекать по совершенно другим законам. Например, одна из историй сборника «Ниппон Мукаси Банаси» рассказывает о том, что путешественник, отправившийся на небо, вернулся на землю таким же молодым, но оказалось, что за время его отсутствия прошло столько лет, что он не смог найти даже своих потомков.
Знаменитая древнеегипетская «Книга мёртвых» содержит очень интересный отрывок, в котором описывается место без воздуха, с неизмеримой глубиной и тьмой, которая «чернее самой чёрной ночи». Пожалуй, точно так же описал бы космос и современный астронавт, но откуда такие познания у людей, живших в те времена, когда о космических кораблях и речи быть не могло? Тем более, что более поздние сказания уже описывают небеса как яркое и светлое место. И ещё одна заслуживающая внимания деталь – в более ранние времена люди изображали солнце мохнатым и косматым, с протуберанцами, то есть таким, каковым оно, по сути, и является. И только гораздо позже стали придавать солнцу идеально круглую форму с прямыми лучами.
Рассказывая о «небесных путешествиях» людей нельзя не упомянуть и китайскую летопись, в которой говорится о том, что инженер императора по имени Гоу Чжи в 2309 г. до н.э. совершил полёт на луну при помощи светящегося потока воздуха. При этом упоминается, что движения Солнца во время своего путешествия «астронавт» не замечал. А ведь не суточное движение Солнца нельзя уловить только в условиях космоса.
Подобных мифов и легенд, где упоминается о полётах человека в космос, и где приводятся удивительные по своей точности подробности этих путешествий, имеется великое множество. Но ещё большая их часть забыта, хотя вполне возможно, что если бы удалось восстановить эти ценные информационные источники, то белых пятен в истории возникновения человеческой цивилизации на Земле стало бы намного меньше.
Сейчас послушала звуки Сатурна, и прониклась. Нет желания поговорить за крипоту космоса? Обсудить ужас бесконечного и безвоздушного пространства, предположить, какие ужасы существуют ТАМ? Накидать ссылок на годные крипи-рассказы и романы? Вот советую ознакомиться с рассказом Дика, "Вторая модель". Достаточно годный ужастик, нагнетает атмосферу. Если кто предпочитает видеоряд, то по рассказу снимался фильм "Крикуны". Намного слабее первоисточника, но так же есть хорошие места, заставляющие вздрагивать. А еще там секси-ГГ.
Фантастические романы? Да, я их люблю, но только плохие. Вернее, не то что плохие, а выдуманные. На ракете у меня всегда есть под рукой книжки в этом духе, чтобы на досуге прочесть пару страниц, хоть даже из середины, а потом отложить. Хорошие — совсем другое дело; я их читаю только на Земле.
Почему? Откровенно говоря, толком не знаю. Не задумывался над этим. Хорошие книги всегда правдивы, даже если в них описываются события, которых никогда не было и не будет. Они правдивы в другом смысле — если в них говорится, к примеру, о космонавтике, то говорится так, что словно чувствуешь эту тишину, которая совсем не похожа на земную, это спокойствие, такое абсолютное, нерушимое… И что бы в них ни изображалось, а мысль всегда одна — человек там никогда не будет чувствовать себя как дома.
На Земле ведь все какое-то случайное — дерево, стена, сад, одно можно заменить другим, за горизонтом открывается другой горизонт, за горой — долина; а там все выглядит совсем иначе. На Земле людям никогда не приходит в голову, до чего это ужасно, что звезды неподвижны: лети хоть целый год на предельной скорости — и никаких перемен не заметишь. Мы на Земле летаем и ездим, и нам кажется, что мы знаем, что такое пространство.
читать дальшеЭтого не передашь словами. Помню, однажды возвращался я из патрульного полета, где-то у Арбитра слышал отдаленные разговоры — кто-то с кем-то ругался из-за очереди на посадку — и случайно заметил другую ракету. Парень думал, что он один в космосе. Он так кидал свой бочонок, будто припадочный. Все мы знаем, как это бывает: пробудешь пару дней в космосе, и одолевает тебя нестерпимая охота что-нибудь сделать, все равно что — дать полный ход, помчаться куда-нибудь, крутануться на большом ускорении так, чтоб язык высунуть… Прежде я думал, что это вроде неприлично — человек не должен чересчур потворствовать себе. Но, по сути дела, тут лишь отчаяние, лишь охота показать этот язык космосу. Космос не меняется так, как меняется, к примеру, дерево, и поэтому, наверное, трудно с ним свыкнуться.
Ну вот, хорошие книги как раз об этом и говорят. Ведь обреченные на смерть не станут читать описание агонии — так и мы все слегка побаиваемся звезд и не хотим слышать о них правду, когда оказываемся среди них. Это уж точно — тут самое лучшее то, что отвлекает внимание; но мне, по крайней мере, больше всего подходят именно вот такие звездные истории — ведь в них все, даже космос, становится таким добропорядочным… Это добропорядочность для взрослых, — конечно, там есть катастрофы, убийства и всякие другие ужасы, но все равно они добропорядочные, невинные, потому что с начала до конца выдуманные: тебя стараются напугать, а ты только посмеиваешься.
То, что я вам расскажу, — это и есть вот такая история. Только со мной она вправду случилась. Ну да это неважно.
Было это в Год Спокойного Солнца. Как обычно, в этот период делали генеральную уборку в Солнечной системе, подбирали и выметали массу железного лома, который кружится на уровне орбиты Меркурия; на шесть лет, пока строили большую станцию в его перигелии, там набросали в космос кучу старых поломанных ракет, потому что работы велись по системе Ле Манса, и, вместо того чтобы сдавать эти трупы ракет на слом, ими заменяли строительные леса. Ле Манс был сильнее как экономист, чем как инженер: станция, построенная по его системе, действительно обходилась втрое дешевле, чем обычная, но доставляла такую уйму хлопот, что после Меркурия никто уже не соблазнялся этой «экономией». Но тут Ле Мансу пришла в голову идея — отправить этот ракетный морг на Землю: чего ж ему крутиться в пространстве до скончания веков, если его можно переплавить в мартенах? Но чтобы эта идея окупалась, приходилось посылать для буксирования такие ракеты, которые были немногим лучше этих трупов.
Я был тогда патрульным пилотом с вылетанными часами, а это означает — был им лишь на бумаге и по первым числам, когда получал зарплату. А летать мне до того хотелось, что я согласился бы и на железную печку, лишь бы у нее была хоть какая-нибудь тяга; поэтому нечего удивляться, что, еле успев прочитать объявление, я отправился в бразильский филиал Ле Манса.
Не хочу утверждать, что экипажи, которые формировал Ле Манс (или, вернее, его агенты), уподоблялись кадрам иностранного легиона или разбойничьему сброду — такие типы вообще не летают. Но сейчас люди редко отправляются в космос, чтобы искать приключений: их там нет, по крайней мере в принципе нет. Значит, на такой вот полет решаются либо с отчаяния, либо вообще как-то случайно; и это уже самый плохой материал, потому что служба наша требует больше стойкости, чем морская, и тем, кому все безразлично, не место на ракете. Я не занимаюсь психологическими изысканиями, а просто хочу объяснить, почему я уже после первого рейса потерял половину команды. Мне пришлось уволить техников, потому что их споил телеграфист, маленький метис, который придумывал гениальнейшие способы, как контрабандой протащить алкоголь на ракету. Этот тип играл со мной в прятки. Запускал пластиковые шланги в канистры… впрочем, это неважно. Я думаю, он и в реактор запрятал бы виски, если б это было возможно. Воображаю, до чего возмутили бы такие истории пионеров астронавтики! Не пойму, почему они верили, что сам по себе выход на орбиту превращает человека в ангела. Этот метис родом из Боливии подрабатывал продажей марихуаны и делал мне все назло просто потому, что его это развлекало. Но у меня бывали парни и похуже.
Ле Манс был важной персоной, деталями не интересовался, а только установил финансовые лимиты, и мало того, что мне не удалось укомплектовать экипаж, я еще вынужден был дрожать над каждым киловаттом энергии; никаких резких маневров, ураганографы после каждого рейса проверялись, словно бухгалтерские книги, — не уплыл ли куда, упаси боже, десяток долларов, превратившись в нейтроны. Тому, что я тогда делал, меня нигде не обучали; нечто подобное, может быть, творилось лет сто назад, на старых корытах, курсировавших между Глазго и Индией. Я, впрочем, и тогда не жаловался, а теперь, как вспомню об этом, так, стыдно признаться, расчувствуюсь.
«Жемчужина ночи» — ну и имечко! Корабль потихоньку разваливался, весь рейс мы только и делали, что искали то течь, то короткое замыкание. Каждый старт и каждая посадка совершались вопреки законам — не только физики; наверное, у этого лемансовского агента были знакомства в порту Меркурия, иначе любой контролер немедленно опечатал бы у нас все — от рулей до реактора.
Ну вот, выходили мы на охоту в перигелий, искали радаром остовы ракет, а потом подтягивали их и формировали «поезд». На меня тогда сваливалось все сразу: скандалы с техниками, вышвыривание бутылок в пространство (там и сейчас полным-полно «Лондон Драй Джин») и дьявольская математика — ведь во время рейса я только и делал, что изыскивал приближенные решения задачи многих тел. Но больше всего, как обычно, было пустоты. В пространстве и во времени.
Я запирался в каюте и читал. Автора не помню, какой-то американец, в названии было что-то о звездной пыли — нечто в этом духе. Не знаю, как эта книга начиналась, — я стал читать примерно с середины; герой находился в камере реактора и разговаривал по телефону с пилотом, когда раздался крик: «Метеоры за кормой!» До этой минуты не было тяги, а тут он вдруг увидел, что огромная стена реактора, сверкая желтыми глазами циферблатов, наплывает на него с возрастающей быстротой: это включились двигатели, и ракета рванулась вперед, а он, вися в воздухе, по инерции сохранял прежнюю скорость. К счастью, он успел оттолкнуться ногами, но ускорение вырвало у него трубку из рук, и он повис на телефонном шнуре; когда он упал, распластавшись, эта трубка качалась над ним, а он делал нечеловеческие усилия, чтобы ее схватить, но, конечно, он весил тонну и не мог пальцем шевельнуть, потом как-то зубами поймал ее и отдал команду, которая их спасла.
Эту сцену я хорошо запомнил, а еще больше мне понравилось, как описано прохождение сквозь метеоритный рой. Облако пыли покрыло, заметьте, третью часть неба, только самые яркие звезды просвечивали сквозь пылевую завесу, но это еще ничего, а вот вскоре герой увидел — на экранах, конечно, — что из этого желтого тайфуна исходит бледно светящаяся полоса с черной сердцевиной; уж не знаю, что это должно было означать, но только я наплакался со смеху. Как он все это прелестно себе вообразил! Эти тучи, тайфун, эта трубка — я прямо воочию видел, как парень болтается на телефонном шнуре, — ну а что в каюте его ждала необыкновенно красивая женщина, это уж само собой разумеется. Была она тайным агентом какого-то общества космической тирании или, может, боролась против этой тирании, уж не помню. Во всяком случае, она была красива, как положено.
Почему я так распространяюсь об этом? Да потому, что это чтиво меня спасало. Метеоры? Да ведь я остовы ракет по двадцать-тридцать тонн искал неделями и половину из них даже в радаре не увидел. Легче заметить летящую пулю. Мне вот однажды пришлось схватить за шиворот моего метиса, когда мы были в невесомости; это наверняка труднее, чем тот номер с телефонной трубкой, — мы ведь оба парили в воздухе, — но не так эффектно. Похоже, что я начал брюзжать. Сам вижу. Но такая уж эта история.
Двухмесячная охота кончилась, у меня на буксире было сто двадцать — сто сорок тысяч тонн мертвого металла, и я шел в плоскости эклиптики на Землю. Не по правилам? Ну, ясно! У меня не было горючего для маневрирования, я ведь уже говорил. Приходилось тащиться без тяги больше двух месяцев.
И тут случилась катастрофа. Нет, не метеоры — это ведь не в романе происходило. Свинка. Сначала техник, обслуживавший реактор, потом оба пилота сразу, а потом и остальные: морды распухли, глаза как щелки, высокая температура, о вахтах уж и говорить не приходилось. Какой-то взбесившийся вирус притащил на палубу Нгей, негр, который на нашей «Жемчужине ночи» был коком, стюардом, экономом и еще там чем-то. Он тоже заболел, а как же! Может, в Южной Америке у детей не бывает свинки? Не знаю. В общем, у меня оказался корабль без экипажа.
Остались на ногах лишь телеграфист да второй инженер; но телеграфист с утра, прямо к завтраку, напивался. Собственно, не совсем напивался — то ли голова у него была такая крепкая, то ли он тянул понемножку, но в общем двигался он вполне прилично, даже когда не было силы тяжести (ее не было почти все время, не считая поправок курса). Алкоголь сидел у него в глазах, в мозгу, и каждое свое распоряжение, каждый приказ мне приходилось неустанно контролировать. Я мечтал о том, как я его отколочу, когда мы приземлимся; на ракете я не мог себе этого позволить, да и вообще — как будешь бить пьяного? В трезвом состоянии это был зауряднейший тип, опустившийся, недомытый, и у него была милая привычка ругать самыми мерзкими словами то одного, то другого — при помощи азбуки Морзе. Ну да, сидит себе за столом в кают-компании и выстукивает пальцем; его раза два чуть не избили, все ведь понимали морзянку, а припрешь к стенке — он божится, что это у него такой тик. От нервов. Что это само собой получается. Я ему велел прижимать локти, так он вел передачу ногой или вилкой — художник был в своем роде.
Единственным вполне здоровым и нормальным человеком был инженер. Да, но оказалось, знаете ли, что он инженер-дорожник. Нет, правда. С ним подписали контракт, потому что он согласился на половинный оклад, и агенту это было вполне достаточно, а мне и в голову не пришло экзаменовать его, когда он явился на борт. Агент только спросил его, разбирается ли он в машинах. Он сказал, что да; ведь он и вправду разбирался в машинах — в дорожных. Я велел ему нести вахту. Он планету от звезды не мог отличить. Теперь вы уже более или менее понимаете, каким образом Ле Манс делал большие дела. Правда, я тоже мог оказаться командиром подводной лодки; и, если б можно было, я, наверное, разыграл бы эту роль и заперся в своей каюте. Но я не мог этого сделать. Агент не был сумасшедшим. Он рассчитывал если не на мою лояльность, то на мой инстинкт самосохранения. Я ведь хотел вернуться на Землю; сотня тысяч тонн в пространстве ничего не весит, и если избавишься от груза, то скорость не увеличится ни на миллиметр в секунду; ну а я был не таким уж строптивым, чтобы сделать это просто так.
Вообще-то мне и такие мысли приходили в голову, когда я по утрам таскал то одному, то другому вату, мази, бинты, спирт, аспирин; только и было у меня удовольствия, что эта книжка о любви в пространстве, среди метеоритных тайфунов. Я некоторые абзацы перечитал по десять раз. Там были все ужасные происшествия, какие только возможно представить, — электронные мозги бунтовали, у пиратских агентов передатчики были вмонтированы в черепа, красивая женщина происходила из другой Солнечной системы; но о свинке я не нашел ни слова. Ясное дело — тем лучше для меня. Мне она и так надоела. Иногда мне даже казалось, что космонавтика — тоже.
В свободные минуты я старался выследить, где телеграфист прячет свои запасы. Не знаю, может, я его переоцениваю, но мне кажется, что он и вправду умышленно выдавал мне некоторые места, когда спиртное там подходило к концу, — просто для того, чтобы я не пал духом и не махнул рукой на его пьянство. Потому что я и по сей день не знаю, где был его главный тайник. Может, этот тип был уж так пропитан алкоголем, что основной запас носил прямо в себе? Ну, в общем, я искал, ползая по кораблю, словно муха по потолку, плавал по корме, по центральной палубе, как бывает иногда во сне, и чувствовал, что я один как перст. Вся братия лежала с распухшими физиономиями в каютах, инженер торчал в рулевой рубке, изучая по лингафону французский язык, было тихо, как на зачумленном корабле, и лишь иногда по вентиляционным каналам доносилось рыдание или пение этого боливийского метиса. Под вечер его разбирало, он ощущал ужас бытия.
Со звездами я мало имел дела, если не считать той книжки. Некоторые куски я знал наизусть — к счастью, они уже улетучились у меня из головы. Я дождаться не мог, когда кончится эта свинка, потому что такая жизнь на манер Робинзона уж очень мне докучала. Инженера-дорожника я избегал, хоть по-своему это был даже довольно порядочный парень и клялся мне, что, если б не ужасные финансовые передряги, в которые его втянули жена с шурином, он нипочем не подписал бы контракта. Однако был он из тех людей, каких я не переношу, — которые откровенничают без всяких ограничений и торможений. Не знаю, может, он только ко мне испытывал такое чрезвычайное доверие, но вряд ли, потому что о некоторых вещах ну просто невозможно говорить, а он способен был сказать все, я прямо корчился; к счастью, «Жемчужина ночи» была большая, двадцать восемь тысяч тонн, — было где спрятаться.
Вы, наверное, догадываетесь, что это был мой первый и последний рейс для Ле Манса. С тех пор я уже больше не позволял так нахально себя надувать, хоть во всяких переделках побывал. Я бы и не рассказывал об этом, довольно конфузном все же куске моей биографии, если б он не был связан с другой, вроде бы не существующей стороной космонавтики. Помните, я ведь предупредил вначале, что это будет история словно из той книжки.
Метеоритное предупреждение мы получили поблизости от орбиты Венеры, но телеграфист то ли проспал, то ли просто не принял его — в общем, я лишь на следующее утро услышал эту новость в известиях, которые передавала космолокаторная станция Луны. Честно говоря, вначале мне это показалось совершенно неправдоподобным. Дракониды давно прошли, пространство было чистым, метеоритные рои вообще ходят регулярно; правда, Юпитер любит всякие штучки с пертурбациями, но на этот раз он был не при чем — радиант был совсем другой. Предупреждение, впрочем, было лишь восьмой степени, пылевое, плотность роя очень небольшая, процент крупных осколков ничтожный; ширина фронта, правда, значительная. Когда я посмотрел на карту, то понял, что мы уже торчим в этом так называемом рое добрый час, а то и два. Экраны были пусты. Я особенно не беспокоился; непривычно прозвучало лишь второе сообщение, в полдень: радиолокаторы установили, что рой — внесистемный.
Это был второй такой рой, с тех пор как существует космолокация. Метеоры — это остатки комет, и они ходят себе по удлиненным эллипсам, привязанные гравитацией к Солнцу, словно игрушки на нейлоновых шнурках. А рой внесистемный, то есть пришедший в Солнечную систему из Галактики, — это сенсация; правда, больше для астрофизиков, чем для пилотов. Есть, конечно, и для нас разница, хоть вообще-то небольшая — в скорости. Внутрисистемный рой не может иметь большой скорости — не больше чем параболическую либо эллиптическую. Зато рой, входящий в Солнечную систему извне, может иметь — и обычно имеет — гиперболическую скорость. Но практически различие невелико, поэтому возбуждение охватывает метеоритологов и астробаллистиков, а не нас.
Сообщение о том, что мы влезли в рой, не произвело на телеграфиста ни малейшего впечатления. Я сказал об этом, когда мы обедали, как всегда, включив двигатели на малую тягу: они давали поправку на курс, а тем временем даже слабое притяжение облегчало нам жизнь. Не надо было сосать суп через соломинку и впихивать себе в рот пасту из баранины, нажимая на тюбик. Я всегда был сторонником нормального человеческого питания.
Зато инженер очень испугался. То, что я говорил о рое, словно о летнем дождичке, он склонен был счесть признаком помешательства. Я ему коротко объяснил, что, во-первых, рой пылевой и сильно разреженный и шансов столкнуться с осколком, который способен повредить корабль, меньше, чем шансов погибнуть от того, что тебе в театре свалится люстра на голову; во-вторых, все равно ничего нельзя сделать, потому что «Жемчужина» не может провести маневр расхождения; в-третьих, курс наш по чистой случайности почти совпадает с траекторией роя, — значит, опасность столкновения уменьшается еще в несколько сот раз.
Что-то не похоже было, чтоб я его убедил, но мне уже надоела психотерапия, и я предпочел сосредоточить внимание на телеграфисте, то есть отрезать его хоть на пару часов от запасов спиртного, потому что в конце-то концов в рое он был нужнее, чем вне его. Больше всего я боялся сигнала SOS. Кораблей здесь было порядочно, мы уже пересекли орбиту Венеры — на этой территории шло весьма оживленное движение, и не только грузовых ракет. Я сидел у рации, держа телеграфиста при себе, до шести часов палубного времени, — значит, больше четырех часов на пассивном перехвате; к счастью, обошлось без сигнала тревоги. Рой был так разрежен, что приходилось буквально часами вглядываться в радарные экраны, чтобы заметить какие-то почти неуловимые микроскопические искорки; да и то я не мог бы поручиться, что эти зеленые привиденьица не были просто обманом зрения от усталости. Тем временем уже не только радиант, но и весь путь этого гиперболического роя, который даже имя успел получить — Канопиды (от звезды близ радианта), вычислили на Луне и на Земле, и было известно, что он не достигнет орбиты Земли, минует ее, выйдет из нашей системы вдалеке от больших планет и как появился, так и исчезнет в бездне Галактики, чтобы никогда уже к нам не вернуться.
Инженер-дорожник, продолжая тревожиться, то и дело заглядывал в радиорубку, а я выгонял его, требуя, чтобы он следил за рулями. Разумеется, это было чисто фиктивное задание — у нас не было тяги, а без тяги управлять нельзя, ну а, кроме того, он не смог бы выполнить и простейшего маневра, да я бы никогда ему этого и не доверил. Но мне хотелось его чем-нибудь занять и себя избавить от бесконечных приставаний. А то он стремился выяснить, проходил ли я уже сквозь метеоритные рои, да сколько раз, да пережил ли в связи с этим катастрофы, и серьезные ли, и есть ли шансы спастись в случае столкновения… Вместо ответа я ему дал «Основы космолоции и космодромии» Краффта; инженер книгу взял, но, кажется, даже и не раскрывал ее — он ведь жаждал доверительных признаний, а не сухих сведений.
Все это происходило, напоминаю вам, на корабле, где сила тяжести отсутствовала. В этих условиях движения людей, даже трезвых, довольно забавно изменяются — всегда надо помнить о каком-нибудь поясе, о пристежке, иначе, нажав на карандаш при писании, рискуешь взлететь под потолок, а то и шишку себе набить. У телеграфиста была своя система: он таскал в карманах массу всяких гирек, гаек, ключей, и когда оказывался в затруднительном положении, повиснув между потолком, полом и стенами, то просто лез в карман и швырял первый попавшийся предмет, чтобы плавно отлететь в противоположную сторону. Способ это был надежный и всегда подтверждал правильность ньютоновского закона действия и противодействия, однако он доставлял мало удовольствия окружающим, потому что брошенные гирьки и гайки рикошетом отлетали от стен, и иной раз эти штучки, способные весьма чувствительно стукнуть, подолгу носились в воздухе. Я говорю об этом, чтобы придать дополнительный оттенок колориту нашего путешествия.
В пространстве тем временем шло усиленное движение; многие пассажирские корабли на всякий случай в соответствии с правилами изменяли трассы. Луне было с ними немало возни; автоматические передатчики, которые морзянкой передают орбитальные и курсовые поправки, рассчитанные на больших стационарных вычислительных машинах, без устали строчили сериями сигналов в таком темпе, что на слух не воспримешь. Да и фония была переполнена голосами — пассажиры за бешеные деньги сообщали встревоженным родственникам, что отлично себя чувствуют и никакой опасности нет; Луна Астрофизическая передавала очередные сведения о зонах сгущения в метеоритном рое, о его предполагаемом составе — словом, программа была разнообразная и скучать у репродуктора особенно не приходилось.
Мои космонавты со свинкой, уже узнавшие, разумеется, о гиперболическом рое, то и дело звонили в радиорубку, пока я не отключил их аппараты, заявив, что опасность, а именно пробоину или потерю герметичности, они легко распознают по отсутствию воздуха.
Около одиннадцати я отправился перекусить в кают-компанию; телеграфист, который, кажется, только этого и ждал, исчез, будто растаял, а я слишком устал, чтобы его искать и даже чтобы думать о нем. Инженер отбыл вахту; он уже немного успокоился и опять жаловался в основном на шурина, а уходя к себе (зевал он, как кит), сказал мне, что левый экран радара, должно быть, испортился: там в одном месте какая-то зеленая искра. Сообщив это, он удалился; я приканчивал холодную говядину из консервной банки — и вдруг, воткнув вилку в неаппетитно застывший жир, окаменел.
Инженер разбирался в показаниях радара, как я в асфальте. Этот «испорченный» экран… В следующее мгновение я мчался к рулевой рубке. Это так говорится, а на деле я двигался с той скоростью, какая возможна, если ускорение получаешь, только хватаясь за что-нибудь руками либо отталкиваясь ногами от выступов стен или потолка. Рулевая, когда я наконец до нее добрался, была словно выстужена, огни на пультах погасли, контрольные сигналы реактора еле мерцали, как сонные светлячки, и только по экранам радаров неустанно вращались водящие лучи; я уже с порога смотрел на левый экран.
В верхнем правом его квадранте светилась неподвижная точка; собственно, как я увидел вблизи, пятнышко величиной с мелкую монету, сплюснутое, как линза, идеально правильное по форме, светящееся зеленым фосфорическим светом, словно маленькая, лишь с виду неподвижная рыбка в океане пустоты. Если б это увидел нормальный вахтенный, — но не теперь, не теперь, а полчаса назад! — он включил бы автоматический позиционный передатчик, известил бы командира, запросил бы у этого корабля данные о курсе и назначении, но у меня не было вахтенных, я опоздал на полчаса, я был один, так что делал, ей-богу, все сразу — затребовал данные у корабля, зажег позиционные огни, включил передатчик, начал разогревать реактор, чтобы можно было в любой момент дать тягу (реактор был холодный, словно давным-давно окоченевший покойник), — ведь время не ждало! Я успел даже пустить в ход подручный полуавтоматический калькулятор, и оказалось, что курс того корабля почти совпадает с нашим, разница была в долях минуты, вероятность столкновения, в пустоте и без того исчезающе малая, практически равнялась нулю.
Вот только корабль этот молчал. Я пересел на другое кресло и начал сверкать на него морзянкой из палубного лазера. Он находился за нами на расстоянии около девятисот километров, — значит, невероятно близко, и я уже, по правде говоря, видел себя в Космическом трибунале (конечно, не за «доведения до катастрофы», а просто за нарушение восьмого параграфа Кодекса космолоции, именуемого ОС — опасное сближение). Думаю, что и слепой увидал бы мои световые сигналы. Корабль этот вообще так упорно торчал у меня в радаре и все не оставлял в покое «Жемчужину», а, наоборот, даже понемногу к ней приближался, лишь потому, что мы с ним имели сходящиеся курсы. Это были почти параллельные трассы; он передвигался уже по краю квадранта, потому что шел быстрее. На глаз я оценил его скорость как гиперболическую; действительно, два замера с десятисекундным интервалом показали, что он делает девяносто километров в секунду. А мы делали от силы сорок пять!
Корабль не отвечал и приближался; он выглядел уже внушительно, даже слишком внушительно. Светящаяся зеленая линза, видимая сбоку, острое веретенце… Я глянул на радарный дальномер: уж очень что-то вырос этот корабль. Оказалось — четыреста километров. Я захлопал глазами: с такого расстояния любой корабль выглядит как запятая. «Эх, чтоб ей, этой „Жемчужине ночи“! — подумал я. — Все здесь не как положено». Я перевел изображение на маленький вспомогательный радар с направленной антенной. Корабль выглядел все так же. Я обалдел. «Может, это, — вдруг подумал я, — тоже такой „поезд Ле Манса“, как наш? Штук этак сорок ракетных остовов, один за другим, отсюда и размеры… Но почему он так похож на веретено?»
Я начал еще раз пересчитывать курсы на приборе Гаррельсбергера, потому что это уже попахивало опасным сближением. Известно, что с тех пор как на море начали применять радар, все почувствовали себя в безопасности, — а суда продолжают тонуть. И опять получилось, что он пройдет у меня под носом, на расстоянии этак тридцати-сорока километров. Я проверил оба передатчика — автомат, работающий на радиочастотах, и лазерный. Оба они были исправны, но чужой корабль молчал.
До тех пор меня все еще терзали угрызения совести: ведь некоторое время мы летели вслепую — пока инженер рассказывал мне о своем шурине и желал спокойной ночи, а я поглощал говядину, — потому что некому было работать и я все делал сам, но теперь у меня будто пелена с глаз спала. Охваченный праведным гневом, я уже видел истинного виновника опасности в этом глухом, молчаливом корабле, который пер себе на гиперболической скорости через сектор и не изволил даже отвечать на прямые настойчивые обращения!
Я включил фонию и начал его вызывать. Я требовал то того, то другого: чтобы он зажег позиционные огни и пустил сигнальные ракеты, чтобы сообщил свое название, место назначения, фамилию арматора — все, конечно, в условных сокращениях; а он летел себе спокойно, тихо, ни на йоту не меняя ни скорости, ни курса, и был уже всего в восьмидесяти километрах от меня.
Пока он держался по бакборту, но все заметнее обгонял меня — ведь он шел вдвое быстрее; и я знал, что, поскольку при подсчетах на калькуляторе не принималась во внимание угловая поправка, мы при расхождении окажемся на пару километров ближе, чем вычислено. Менее чем в тридцати километрах наверняка, а чего доброго и в двадцати. Мне следовало тормозить, потому что нельзя допускать такого сближения, но я не мог. За мной ведь тянулось сто с чем-то тысяч тонн ракетных трупов; сначала мне пришлось бы отцепить всю эту рухлядь, сам я с этим не справился бы, а экипаж занимался свинкой, так что о торможении нечего было и думать. Тут могла бы пригодиться скорее философия, чем космодромия: стоицизм, фатализм, а если калькулятор уже совсем заврался, то, пожалуй, даже начатки эсхатологии.
На расстоянии двадцати двух километров тот корабль уже явно начал обгонять «Жемчужину». Я знал, что теперь дистанция будет возрастать, так что все было вроде в порядке; до тех пор я смотрел только на дальномер, потому что его показания были самыми важными, и лишь теперь снова глянул на радароскоп.
Это был не корабль, а летающий остров, вообще неизвестно что. На расстоянии двадцати километров он был величиной больше чем с мою ладонь; идеально правильное веретено превратилось в диск — нет, в кольцо!
Ясное дело, вы уже давно подумали, что это был корабль «пришельцев», — ну, поскольку он был длинной в десять миль… Легко сказать, но кто же верит в корабли «пришельцев»? Первым моим побуждением было догнать его. Нет, правда! Я ухватился за рычаг главной тяги, но не шевельнул его. У меня за кормой было кладбище на буксире, ничего бы из этого не вышло. Я вскочил с кресла и через узкую шахту пробрался в маленькую астрономическую каюту, вмонтированную в броню, как раз над рулевой рубкой. Там, прямо под рукой, было все, что мне нужно, — бинокль и ракеты. Я пустил три, одну за другой, примерно по курсу этого корабля, и, как только вспыхнула первая, начал его искать. Он был большой, как остров, но я его не сразу разглядел — ракета попала в поле зрения, и блеск ее ослепил меня, — пришлось выждать, пока я смогу видеть. Вторая ракета вспыхнула далеко в стороне, и это мне ничего не дало; третья зажглась высоко над кораблем. В ее неподвижном, очень белом свете я его наконец увидел.
Смотрел я на него не больше пяти-шести секунд, — ракета вдруг, как это иной раз случается, вспыхнула ярче и погасла. Но в эти мгновения я разглядел сквозь ночной восьмидесятикратный бинокуляр очень слабо, призрачно, но все же отчетливо освещенное с высоты темное металлическое тело: я видел его будто с расстояния нескольких сот метров. Корабль еле помещался в поле зрения; в самом его центре мерцало несколько звезд, словно там он был прозрачным, как пустой туннель из темной стали, летящий в пространстве. Но в последней яркой вспышке ракеты я успел заметить: это нечто вроде сплюснутого цилиндра, свернутого, как автомобильная шина; я мог смотреть сквозь его пустой центр, хоть он и не находился на оси зрения; этот колосс был повернут углом к линии моего зрения — словно стакан, который слегка наклонили, чтобы медленно выливать из него жидкость.
Ясное дело, я вовсе не раздумывал над тем, что увидел, а продолжал пускать ракеты; две не зажглись, третья почти сразу погасла, при свете четвертой и пятой я его увидел — в последний раз. Ведь теперь он пересек трассу «Жемчужины» и удалялся все быстрее; он находился уже в ста, в двухстах, в трехстах километрах от меня, и визуальное наблюдение стало невозможным.
Я немедленно вернулся в рулевую рубку, чтобы как следует установить элементы его орбиты; я собирался, сделав это, поднять на всех диапазонах такую тревогу, какой еще не знала космолоция; я уже представлял себе, как по начертанному мною маршруту ринутся стаи ракет, чтобы догнать этого гостя из бездны.
Собственно, я был уверен, что он входил в состав гиперболического роя. Глаз в известных обстоятельствах уподобляется фотоаппарату, и образ, хоть на долю секунды представший в ярком свете, потом можно некоторое время не только вспоминать, но и весьма детально анализировать, будто вы все еще видите его. А я увидел в той предсмертной вспышке ракеты поверхность гиганта: она была не гладкая, а изрытая, почти как лунная почва, свет растекался по неровностям, буграм, кратерообразным впадинам; корабль, должно быть, летел вот так уже миллионы лет, входил, темный и мертвый, в пылевые туманности, выходил из них спустя столетия, а метеоритная пыль в десятках тысяч столкновений грызла его, пожирала пустотной эрозией.
Не могу объяснить, откуда взялась у меня эта уверенность, но я знал, что на этом корабле нет ни одной живой души, что катастрофа с ним произошла миллионы лет назад и, может, не существует уже и цивилизация, выславшая его!
Думая обо всем этом, я в то же время на всякий случай, для предельной точности в четвертый, пятый, шестой раз рассчитывал элементы его орбиты и результат за результатом, нажимая на клавишу, посылал в записывающее устройство, потому что мне дорога была каждая секунда: корабль уже выглядел на экране как зеленая фосфорическая запятая, сверкал как неподвижный светлячок в крайнем секторе правого экрана — за две, за три тысячи, за шесть тысяч километров от меня.
Когда я закончил расчеты, он уже исчез. Но мне-то что! Он был мертв, не мог маневрировать, а значит, и не мог никуда удрать, не мог спрятаться: правда, он летел на гиперболической скорости, но его легко мог догнать любой корабль с мощным реактором, а элементы его движения я рассчитал с такой точностью…
Я открыл кассету записывающего устройства, чтобы вынуть ленту и пойти с ней на радиостанцию, — и застыл, внезапно обалдевший, уничтоженный…
Металлический барабан был пуст; лента давно уже, может несколько дней назад, кончилась, новой никто не вложил, и я посылал результаты вычислений в пустоту; они все до одного пропали; не было ни корабля, ни его следа — ничего…
Я ринулся к экранам, потом, право же, хотел отцепить этот мой проклятый балласт, выбросить лемансовские сокровища и пуститься — куда? Сам толком не знал. Наверное в направлении… ну, примерно на созвездие Водолея, но что ж это за цель! А может, все-таки?.. Если я сообщу по радио сектор — в приближении, — а также скорость…
Это следовало сделать. Это было моей обязанностью, самой важной из всех, если вообще у меня имелись еще какие-нибудь обязанности.
Я поднялся лифтом в центральную часть корабля, на радиостанцию, и уже установил было очередность действий: надо вызвать Луну Главную и потребовать право первенства для последующих моих сообщений, поскольку речь идет об информации величайшей важности, — эти сообщения, по-видимому, будет принимать не автомат, а дежурный координатор Луны; затем я дам отчет об обнаружении чужого корабля, который пересек мой курс на гиперболической скорости и, вероятно, входил в состав метеоритного роя. Немедленно потребуют расчет элементов его движения. Мне придется ответить, что расчеты я произвел, но у меня их нет, потому что барабан записывающего устройства вследствие недосмотра был пуст. Тогда потребуют, чтобы я сообщил имя пилота, который первым заметил этот корабль. Но я и это не смогу сообщить, потому что вахту нес инженер-дорожник, а не космонавт; затем, если все это еще не покажется слишком подозрительным, меня спросят, почему я не поручил радисту систематически передавать данные по ходу расчетов; а я должен буду объяснить, что радист не работал, потому что был пьян. Если со мной после этого вообще захотят еще разговаривать через триста шестьдесят восемь миллионов километров, которые нас разделяют, то поинтересуются, почему кто-либо из пилотов не заменил радиста; тогда я отвечу, что весь экипаж болен свинкой. Если мой собеседник до этого еще будет иметь какие-то сомнения, тут уже он уверится, что человек, который среди ночи морочит ему голову насчет корабля «пришельцев», либо не в своем уме, либо пьян. Он спросит, зафиксировал ли я как-нибудь изображение этого корабля — фотографируя его в свете ракет либо записывая показания радара на ферроленте — или, по крайней мере, регистрировал ли я все запросы, с которыми обращался к нему по радио. Но у меня не было ничего, совсем ничего, я слишком спешил, я не думал, что снимки понадобятся, поскольку вскоре земные корабли ринутся к необычайной цели, и не включил записывающих устройств.
Тогда координатор сделает то, что я и сам сделал бы на его месте, — велит мне отключиться и запросит все корабли в моем секторе, не заметили ли они чего-то необычного. Так вот, ни один корабль не мог увидеть гостя из Галактики, я был в этом уверен. Я с ним встретился лишь потому, что летел в плоскости эклиптики, хоть это строжайшим образом воспрещается, так как здесь всегда кружится метеоритная пыль, осколки перемолотых временем метеоров или кометных хвостов. Я нарушил это запрещение, потому что иначе мне не хватило бы горючего для маневров, долженствующих обогатить Ле Манса сотней с лишним тысяч тонн ракетного лома. Значит, мне следовало бы сразу предупредить координатора Луны, что встреча произошла в запрещенной зоне, а это повлекло бы за собой неприятный разговор в дисциплинарной комиссии Космического трибунала.
Наверное, обнаружение этого корабля значило куда больше, чем разговор в комиссии да хоть бы и наказание, — однако при условии, что корабль действительно догонят. Но вот это-то и казалось мне совсем безнадежным делом. А именно я должен был потребовать, чтобы в плоскость эклиптики, в угрожаемую зону, к тому же еще посещенную гиперболическим роем, бросили на розыски целую флотилию кораблей. Координатор Луны не имел права этого сделать, даже если б захотел; если б он стену лбом прошибал, до утра вызывал КОСНАВ, Международную комиссию по делам исследования космоса и черт знает кого там еще, начались бы заседания и совещания, и если б они проходили бы в молниеносном темпе, то через какие-нибудь три недели уже было бы вынесено решение. Но (это я рассчитал еще в лифте, у меня в ту ночь мысль работала действительно с необычайной быстротой) чужой корабль окажется к тому времени в ста девяноста миллионах километров от места нашей встречи, а значит, за Солнцем, мимо которого пройдет настолько близко, что оно изменит его траекторию, — и пространство, в котором придется его искать, будет размером более десяти миллиардов кубических километров. А то и двадцати.
Так все это выглядело, когда я добрался до радиостанции. Я уселся там и попробовал еще оценить по достоинству — каковы шансы увидеть этот корабль при помощи большого радиотелескопа Луны, самой мощной радиоастрономической установки во всей системе. Но Земля с Луной находились как раз на противоположной стороне орбиты по отношению ко мне, а значит, и к этому кораблю. Радиотелескоп Луны был очень мощный, но все же не настолько, чтобы на расстоянии четырехсот миллионов километров разглядеть тело размером в несколько километров.
На этом вся история и кончилась. Я порвал листки с расчетами, встал и тихонько двинулся в свою каюту с чувством, что совершил преступление. К нам прибыл гость из космоса — визит, который случается раз в миллионы, да нет — в сотни миллионов лет. И из-за инженера с его шурином, из-за моей небрежности он ускользнул у нас из-под носа, чтобы растаять, как призрак, в беспредельном пространстве.
С этой ночи я жил в каком-то странном напряжении целых двенадцать недель — за это время мертвый корабль должен был войти в зону больших планет и навсегда исчезнуть для нас. Я просиживал на радиостанции все мало-мальски свободное время, питая постепенно слабеющую надежду, что кто-нибудь его заметит — кто-нибудь более сообразительный или попросту более счастливый, чем я; но ничего такого не произошло.
Разумеется, я никому об этом не говорил. Человечеству нечасто подвертываются такие случаи. Я чувствую себя виновным не только перед человечеством, но и перед той, другой цивилизацией, и мне не суждена даже слава Герострата, потому что теперь, через столько лет, никто уж мне, к счастью, не поверит. Да я и сам-то иной раз сомневаюсь: может, ничего и не было, кроме холодной, неудобоваримой говядины.
Очень такой рассказ! По-моему глобальное западло))))
читать дальшеНевероятные цифровые методы обработки фотографий голландца Киса Венебоса были продемонстрированы на сайте НАСА. Обработку снимков он производил с помощью программы ландшафтного моделирования Terragen.
Большинство из фотографий были получены путем цифрового моделирования высот на снимках НАСА с различных спутников, таких, например, как Mars Global Surveyor. Он сделал много фотографий не только Марса, но и Земли и других планет Солнечной системы и экзопланет других систем.
Кратер Orcus Patera на закате. Кратер Orcus Patera непривычной овальной формы образовался из-за метеорита, который слегка задел Марс.
Рассвет на горе Олимп. Рассвет в утреннем тумане на плато Фарсида.
Южная оконечность кратера Холдена. Скалистые горы закрывают солнце, которое прорывается сквозь облака, образуя форму звезды.
Кратер Гусева в древние времена. То место, где приземлился марсоход Spirit MER2003.
Долина Маринер.
Ноачианская эпоха на Марсе. Так выглядел Марс около 4 миллиардов лет тому назад. Северный разлом заполнен водой, большое озеро внизу — это Меридиани. Марсоход Opportunity обнаружил присутствие этого внутреннего моря
Равнина Аргире. Марс в период, когда он терял воду несколько миллиардов лет назад. Отложения соли, трещины в грязи, образование гематита, пылевые вихри и падающие метеоры.
Кратер Маральди на обледенелом Марсе.
Южная часть равнины Хриса. Древний вид южной области долины Хриса, окруженной долинами Ареса и Маринер.
Северный полюс Марса и Северный разлом. Северный полюс (слева) и Северный разлом. Большой кратер вверху — это кратер Королева, чей диаметр составляет 85 км.
Пещера, находящаяся на северном склоне марсианского кратера Гейла. Вид пещеры на северном склоне кратера Гейла. Конус кратера Гейла – слева.
Рассвет на горе Элизий. Слева — вулкан Купол Гекаты, справа — Купол Альбор.
Место посадки робокара-марсохода Spirit. Фрагмент кратера Гусева. Древний Марс, фумаролы, осадочные отложения от горячей воды.
Так выглядел Марс в ледниковый период.
Долина Маринер. Утро на склоне одной из подвергшихся эрозии гор долины Маринер.
Кратер Скьяпарелли на рассвете. Диаметр кратера Скьяпарелли составляет 450 километров.
Южный край кратера Гейла. Странное облако над оврагом, который ведет к кратеру Гейла.
Кратер Гейла. Закат над областью Киммерия.
Место посадки робокара-марсохода Spirit. Так выглядел Гусева в ноачианскую эпоху.
Разлом Мелас на рассвете.
Марс сегодня.
Марс, если бы на нем была вода
Край кратера Хеймдалль.
Северный полюс и Северный разлом. Слева находится один из крупных кратеров, кратер Королева.
Разлом Ius Chasma (долина Маринер). Ius Chasma с пылью и туманом.
Горы Фарсиды. Горы Арсия, Павлина и Аскрийская.
Гора Олимп в древности. Так могла бы выглядеть гора Олимп около 4 миллиардов лет назад. Присутствуют вода и более плотная атмосфера.
Гора Арсия. Гора Арсия достигает высоты более 20 км, ее диаметр 450 км, диаметр кальдеры свыше 120 км.
Купол Фарсиды. Купол Фарсиды во время песчаной бури сфотографирован «вверх ногами». Вулканы Фарсиды возвышаются над зоной песчаной бури.